Именем закона. Сборник № 1 - Ярослав Карпович

Провожая Гаранина до дверей, Игорь Васильевич спросил:

— А у вас в институте дежурства ночью нет?

— Нет. Когда мы сокращение штатов проводили, перво-наперво четыре единицы — ночных дежурных — сократили.

Филин, узнав, по какой причине замдиректора ходил по карнизу, засмеялся:

— Вот это похоже на правду! А то схватил со стола первую попавшуюся папку и сунул мне. Так я и поверил, что ему ночью эти сейсмические данные понадобились! — И добавил с ноткой ревности: — Быстро он вам все выложил, товарищ полковник.

— Это, капитан, он не мне выложил. Кабинету.

Филин посмотрел на Корнилова с недоумением.

— Что ж тут непонятного?! Ты с ним разговаривал в его кабинете. Там он хозяин. Сила. А привезли в эти казенные стены — заместитель директора сник. У нас только рецидивист уверенно держится. А честный человек может и напугаться.

«Вот и еще один подозреваемый отпал», — подумал Игорь Васильевич. С того дня, как Романычев подошел к нему в зале Дома культуры, прошла всего неделя, а полковнику казалось, что минула целая вечность. Он засыпал и просыпался с мыслью о том, какие еще неожиданности всплывут в этом расползающемся, как перестоявшее тесто, деле. Смерть Капитона Григорьевича, погром в его квартире, подозрение, павшее на Дмитрия Бабушкина, покушение на Лежнева…

В каком горячечном мозгу могла зародиться мысль об убийстве с одной-единственной целью — скрыть преступление, погашенное сроком давности?

«Лежнев начал собирать материалы для очерка, героев которого уже нет на этом свете, — рассуждал Корнилов. — Что может быть безобиднее? А его попытались убить. Кто? Мертвецы не стреляют».

Что сумел разузнать журналист за сутки, прошедшие с того момента, как он познакомился с делом? С чего он начал? С поиска родственников Климачева и Полякова? Что могут они рассказать о прошлом этих людей, даже если захотят?

«Я смотрю на дело слишком профессионально, — остановил себя полковник. — Журналисту, наверное, интересно было узнать, кем стали дети преступников, какими интересами живут?»

Он пометил на листке:

«1. Родственники».

И подумал о том, что Борису Андреевичу, наверное, мало показалось папки с делом Бабушкина. Были в годы блокады и другие процессы, на которых судили настоящих жуликов и расхитителей. У Лежнева могло появиться желание посмотреть на явление пошире. Года два назад Корнилов уже листал похожие синие папки. Особенно запомнилась ему подшитая в одном деле записка, перехваченная охраной в тюрьме:

«Сходи к Вере в Гостиный двор… пусть она срочно сходит к Максу, пусть тот все бросит и поможет меня спасти надо нанять защитника нет ли кого знакомого у Сережи милицейской шишки словом спасите иначе я погибну умоляю во имя всего святого все надо сделать быстро примите все возможные меры нет ли у Миши связи в судебном мире целую вас».

Полковник записал:

«2. Архивы».

Потом он позвонил Вере Михайловне Лежневой — узнать, не брал ли ее муж письмо в архив от редакции. Но телефон не отвечал. Наверное, Лежнева была в больнице.

Корнилов достал из сейфа папку с делом Бабушкина. Исходные данные для поисков и у Лежнева и у него были одни и те же — хранящиеся в этой папке документы. «Так и не выяснил я, куда пропали материалы предварительного расследования!» — с неудовольствием подумал полковник и подчеркнул в своей записке слово «архивы» тремя жирными чертами.

Снова и снова он листал дело. Для того чтобы восстановить картину суда, Лежнев мог попытаться разыскать его участников: заместителя начальника управления Наркомюста по Ленинграду Соколова, заместителя прокурора Исаенко. Судью Толя. Если они еще живы.

Полковник переписал все фамилии на листок. Недоставало только фамилии следователя. «Завтра затребую еще раз материалы предварительного расследования и выясню, — подумал Игорь Васильевич. — У Бори не было времени меня опередить».

И еще одна строка появилась на листке:

«3. Судебное дело Климачева».

Последние дни забот у Бугаева было по горло. Белянчиков в таких случаях говорил: «напряженка». Майору это слово не нравилось. Резало слух. Так же, как «замот» и «заморочка». Он приходил домой усталый, с гудящей от курева и кофе головой, принимал теплый душ и засыпал, едва голова касалась подушки. Ни кофеин, ни никотин еще не могли совладать с его здоровым организмом.

Но каждый раз он просыпался с каким-то мучительным чувством неудовлетворенности. Так бывает, когда человеку приснится сон, но какой — не вспомнить. Остается лишь ощущение значительности приснившегося. Спал Семен последнее время без сновидений и совершенно справедливо рассудил, что его неясная тревога имеет вполне реальную основу. Что-то в эти дни он упустил очень важное.

И в то время как шеф листал синюю папку с делом Бабушкина и методично расписывал свои действия на завтра, майор ходил взад и вперед по кабинету и лихорадочно вспоминал людей, с которыми он встречался в последние дни.

Первый день — выезд на Каменный остров, осмотр места происшествия, всего парка, разговоры с жильцами немногочисленных домов и с многочисленной охраной государственных дач, с отдыхающими из санатория, с матерью Бабушкина.

Шаг за шагом Бугаев вспоминал подробности увиденного, лица людей, их реплики, их реакцию на вопросы.

За первым днем следовал второй, третий…

Загорелая, будто подвяленная на солнце, Агния Петровна Зеленкова. Он вспомнил ее ласковый щебет по телефону: «роднуля», «лапочка».

«Тоже мне, бланманже! — неприязненно подумал майор и остановился как вкопанный. — Стоп! Что такое она сказала о поздравительных открытках от Полякова? Агния Петровна, «лапочка»! Как же я не уловил такую важную информацию сразу? Осел!»

Торопясь, он начал листать записную книжку, нашел домашний телефон секретарши и, уже набирая номер, подумал с тревогой: «А я ведь даже не сообщил ей о смерти старика!»

— Слушаю вас, — ласково откликнулась Зеленкова.

— Агния Петровна, здравствуйте. Вас беспокоит майор Бугаев из милиции. Помните, мы недавно беседовали с вами о Капитоне Григорьевиче?

— Что с ним? Он нашелся? — с тревогой спросила Зеленкова. — Я вам много раз звонила, телефон не отвечал. Мне уже бог знает что в голову полезло…

— Простите. Я был все время в разъездах. Завтра утром приеду к вам, все объясню. А сейчас напомните мне, пожалуйста, — последняя открытка от Полякова когда Капитону Григорьевичу пришла? Та, что вы из почтового ящика вынимали?

— Господи, да что вы об открытках! Капитона Григорьевича все нет и нет! И квартира опечатана! Что случилось?

— Я вам потом объясню, Агния Петровна. Сейчас важно, чтобы вы вспомнили…

— Про открытку от Полякова? К Майским праздникам она пришла! День я не помню. Самый конец апреля.

— Спасибо, — сказал майор. — Большое спасибо. — И, положив трубку, добавил: — Лапочка.

— Получается, что Поляков жив? — удивился Корнилов, выслушав покаянную исповедь майора. — А как же некролог, вырезанный Романычевым из газеты?

— Ошибся дедушка, — сказал Бугаев. — И как мне кажется, ошибка эта стоила ему жизни…

— Только не увлекайся! — остановил его полковник.

— Я думаю, Лежнев поехал к родственникам того Полякова, чей некролог лежал у Романычева в тетради. Решил порасспросить их об усопшем. Там и выяснилась ошибка. Остальное — дело техники. Разыскал журналист настоящего Полякова и…

— Счастливый ты человек, Бугаев, — вздохнул полковник. — Все умеешь объяснить. Скажи мне тогда: почему вдова и сын расстрелянного Бабушкина не хотят добиваться его реабилитации? Не верят? Не хотят новой огласки?

— Игорь Васильевич, вы же видели мамашу! Божий одуванчик! В чем только душа теплится! Ей и волноваться нельзя. Отдаст богу душу. Жалеют ее, наверное. Только и всего.

Корнилов промолчал. Он словно увидел весельчака Бугаева новыми глазами.

Последние годы Корнилов спал плохо. Привыкать к снотворному ему не хотелось, и он перепробовал массу безвредных — и, как оказалось, бесполезных средств от бессонницы. Глотал перед сном ложку меда, запивая его теплой водой, пил и нюхал валериановый корень, ел размоченную курагу. После теплого душа, не вытираясь, ложился в постель. Гулял перед сном по часу или не выходил на прогулки вовсе… Не помогало ничего. Даже чтение скучных книг. Советы врачи давали противоречивые. А его старый друг, доктор Козлов, как-то сказал Корнилову:

— Ну чего ты меня выспрашиваешь? Я и сам не могу заснуть, пока не глотну димедрола и не запью бутылкой пива.

Идея с пивом пришлась Игорю Васильевичу по душе. Он попробовал пиво без димедрола. И быстро заснул. Некоторое время, ложась спать, он ставил на ночной столик бутылку пива. Действовало неплохо. Получасовое чтение «под пивко» помогало заснуть. Но было два серьезных «но». Ему стала сниться всякая чертовщина, и он начал толстеть.